Едем по деревне на телеге. Навоз везём на продажу. Душа просит опохмелиться. За-а-апах. Но мы првыкши. Юрка в кучу навозную туесок со снедью воткнул. Чтоб суп в кастрюльке не остыл. Куча горячая, парит. Я в неё как в диван итальянский вдавился. Спину греет. Жарко. Даже в сон кидает. Не кажон день с подогревом лимузин подаётся под тебя. Вот по городу бы продефлировать. Гаишники взятки запредлагались, лишь бы не ездили. Я на постромки грю: -Кузя. У тебя в городе дел никаких? А то я нонче свободный. Да ишо достоинство то какое. Аж с сердцем плохо стало, как я себя круто почувствовал. Вроде богатый алигар, едешь на лимузине ароматизированном. Людишки безденежные сразу помельчали. Идут мимо, отворачиваются, видать стесняются своего безденежья. Догоняет нас Шоня-Лёца, электрик, с большим букетом роз. Однако с автобусной остановки. Запрыгивает на телегу без разрешения. -Здорово! Пацаны! Мы переглянулись. Ни фига себе! С автобуса на лимузин. Ногами не шаркал. Так он никогда свои ботинки не износит. Мы полчаса нагружали, а он бах в тепло бесплатно, не потрудившись и балдеет. - Шоня-Лёца ты чё? Сёдня же вербный выходной. Птица гнездо не вьёт, девки причёски не плетут. Работать нельзя. А ты в город за цветами смотался. Видать не спроста. - Пацаны! Я дома три дня не ночевал. Вот подгодал к вербному, можа у Зинки на меня рука не поднимется. У ней бить меня, вроде как работа. А сегодня работать нельзя. И розы нам протягивает: - Нате, понюхайте. Запах то какой благородный. Кто бы мог представить, что сидим на зловонной куче и нюхаем розы. Да носы то у всех с детства шлаками всякими забитые. С хорошими носами то, кто навоз возит? Но понюхали все. Причём каждый отметил, что запах действительно благородный. Хотя после вчерашней попойки всех трясёт и изжога доминирует над организмами. - Шоня-Лёца. Ты от греха подальше шипы бы с роз по срезал. - Да вы чё? Пацаны. Без шипов это не розы будут, а тюльпаны. - Да не тюльпаны, а гвоздики. - Да не гвоздики, а шалфеи. - Каки шалфеи? Каки тюльпаны? Розы без шипов, что вилы без зубьев. Перебрали всё, кто чё знал. С этим и подъехали к Шоня-Лёциной халупе. Шоня-Лёца спрыгнул, пригнувшись, пробежал вдоль забора, перекрестился на крыльце и зашёл. Мы стоим. Личная жизнь товарища нам не безразлична. - Даю шесть рублей на чикушку, что уговорит языкастый. Бабы, они фишки податливые. Сейчас с мужиками засуха. Где другого найдёшь? Если будет всё тихо, значит Шоня-Лёца на кровати, талый грунт разрабатывает. Сидим прислушиваемся. Юрка по «сотику» кому-то стамеску стучит, и так это мудро изрекает: - Это раньше секс был. Сейчас только прессами давятся. Восемь на поллитру, что дверь с петель собьёт, выходя. Я с Мордоворотихой в школе в одном классе учился. У неё лицо анусовидное, да и душа такая же. С соседних домов потянулись люди, которым в прошлом году билетов в цирк не досталось. Прицениваются к нашему навозу. А чё прицениваться? У них у каждого по стайкам десятки тонн такого добра. Да ещё щупают, нюхают, в руках перетирают. Дед Прохорыч пальцами заскорузлыми растёр, нам показывает: - Не достаточно комбикормов в пойло закладывали. Не по норме. Такое говно только на дачи продать, городским, которые не допонимают. Бабка Фрося Петровна дак своё мнение высказала: - Вы как олигары ноне, денгу некуды девать, мошна поди уже тугая? А сама зенки свои лупит на окошки, зырк да зырк..Сколько раз замечал, что у деревенских печень набита на бесплатное зрелище. Вдруг стекольно звенит оконная рама. В проём вместе с битым стеклом вылетает с креном на правый борт,тяжёлый табурет. На летящем табурете сидит Шоня-Лёца. Вся морда в шипах, за ушами розочки. Изо рта крик: - Ко-о-бра!!! И в это время у Юрки звонит «сотик». У него когда звонит, играет свадебный марш Мендельсона. Я грю: - Вот откуда Мендельсон свою музыку срисовал. Это надо же какой гений. И звон стекла и Шонин полёт, и шипы, и розочки, всё в гамму свадебную представил. Пустой оконный проём полностью заполняет Мордоворотиха. Она хоть и молодая, а салом богатая уродилась. - Сам Кобёр! Я тебе все ноги по выламываю! «Шоня-Лёца» уже лёжа в полисадике задрал ноги, и с обидой. - На-а! Лома-а-й! Поворачивается в нашу сторону и со слезами на глазах: - Пацаны! Вызывайте телевидение. Пусть народ нас рассудит. Дед Прохорыч, который то же состоял в народе со сталинских времён, опёршись на клюку, покачал головой и прошамкал: - Фильм ужасов в полный рост. Потом добавил: - Куда смотрит Организация Объединённых Наций? Петровна с открытой завистью. - Имея таку мышцу, рази я б своего Митьку шестьдесят лет назад не угомонила? Кузя во все глаза уставился на огромную Мордоворотиху и с не поддельным удивлением: - Как-о-ое тело пропадает!! Шоня-Лёца перемахнув через полисадик, заскочил в телегу, нырнул в кучу навоза и уже оттуда: - Это не тело! Это лошадь Пра-аживальского. Зинка-Мордоворотиха поперечину с частоколом даже не заметила. Штафетник только карандашиками рассыпался. Кузя как «Но!!» не кричал, кобыла уставилась на свою родственницу по фауне, так и шага не смогла сделать. Потому как гора сала с глазами икс-икс-эль, со словами: -Чё я вам тут буду? Cюськи-масюськи строить что ли? Нехотя завалила телегу набок. Лежим в навозе. Кузя в вожжах запутался. Юрка кастрюлю с супом спасает. Я чувствую не только спина, но и живот горячими стали. - Да ты чё? Зинуля! Мы то тут не при делах. - Жалобу напишу Зинка на тебя. Жалобу в сельсовет.- Простонал Юрик.- Всё, что нажито непосильным трудом! - Какой сельсовет? На самый верх напишем! В «Лигу Защиты Евреев». Это уже Кузя. А мне тепло со всех сторон, в душе смех раздирает. ПРОДАЛИ ГОВНО! ОПОХМЕЛИЛИСЬ!Ш
|