Блоги, дневники: бесплатно создать свой блог, создать свой личный интернет дневник

19.03.2004

11:48 Дзен-Буддизм и Учение Дона Хуана

Запись открыта: всем

Уже достаточно давно один из моих друзей написал нижеизложенное. Думаю, что это будет интересно не только мне. Итак:

Алексею Соловью, Анатолию Норченко - немногим, кто способен понять

“Мои лекции дадут эффект лет через 10, или, может быть, 20”
(Л. Г. Корякин, из разговора)

“Молчание - вещество, из которого
сделана Вселенная”
Ошо (Шри Раджниш Бхагаван)

ДЗЕН - БУДДИЗМ И УЧЕНИЕ ДОНА ХУАНА

В марте 1996 года меня вывели на два пласта эзотерической литературы, которые перевернули мое представление о человеке и его месте в мире, круто изменили мой внутренний мир и практическую жизнь.
Первый слой - литература о дзен-буддизме, родившемся в Индии и Китае. Второй - учение дона Хуана, мексиканского индейца, изложенное в девяти книгах Карлоса Кастанеды, а также во многих работах его последователей.
Поразительно то, что, несмотря на разное национальное и географическое происхождение этих учений, они основываются по сути на одной психологической модели человека. Вот очень кратко и очень грубо суть этой модели.
Человек отличается от остальных представителей животного мира наличием понятийного интеллекта, или словесно - рассудочного, речевого мышления. В ходе эволюции первоначально внешняя речь развилась из полезной сигнальной функции. Потом внешняя речь перешла во внутреннюю, и с помощью понятийного, речевого, технического мышления человек сделал отрыв от остального мира. Но вместе с развитием такого мышления развилась и отрицательная, деструктивная функция интеллекта: индивидуальная рефлексия.
Получилось, что сосредоточенный в мозге рассудочный аппарат совершил несколько принципиальных гносеологических ошибок:
· будучи частью организма, он стал судить об организме в целом ( а карбюратор в принципе не может знать, как работает весь двигатель);
· он стал считать, что может познать самого себя, хотя “глаз видит все вокруг, но не может видеть себя” (А. Уотс, “Путь дзен”);
· свои условные, ограниченные, модельные представления о себе и мире он стал воспринимать как истину, как реальность и действовать соответственно такому представлению. Однако “словесные описания можно уподобить топографической сетке, которую накладывают на землю и на небо, чтобы определять положение гор и озер, звезд и планет. Реальные же земля и небо не рассечены такой сеткой. Витгенштейн сказал, что законы, подобные закону причины и следствия, определяют свойства сети, а не того, что сеть описывает... То, что мы называем вещами, фактами, событиями, в действительности представляет собой лишь удобные единицы восприятия, легко узнаваемые фишки... Деление реального мира на вещи не менее условно, чем разбиение звезд на созвездия” (А. Уотс, “ДАО - путь воды”); “Вы - это бескрайняя голубизна неба, а мысли как облака нависают вокруг вас, заполняют вас, но промежутки существуют, небо существует... Мысли существуют отдельно от вас, они не едины с вашей природой, они приходят и уходят, а вы остаетесь, продолжаетесь... Как гости, они прекрасны, но, если вы совершенно забудете, что вы - хозяин, хозяевами станут они, тогда вы пропали, и это есть ад... Гурджиев обычно говорил, что необходимо единственное: не отождествляться с тем, что приходит и уходит” (Ошо, “Тантра: высшее понимание”);
· он из целостной ткани природы выделил организм и противопоставил его окружающей среде (одно из следствий - антропоцентрический стиль мышления, приведший, в частности, к экологическому кризису: “люди не осознают, что океаны, воздух и сама Солнечная система являются нашими столь же жизненно необходимыми органами, как сердце или желудок. Мы не окружены природой - мы есть природа” (А. Уотс, “Путь дзен”))..
В результате мы имеем в голове словесно - рассудочный аппарат, центрированный на “я”, или “эго”. Это “я” ведет постоянный внутренний диалог с самим собой и считает себя верховным судьей в оценке всего и вся.
И по сути дела содержательная часть дзен - буддизма и учения дона Хуана направлена на то, чтобы ограничить роль понятийного интеллекта его полезной функцией технического мышления, а освободившееся место заполнить осознанием того, что:
· человек (в его взаимосвязях с миром!) - принципиально не познаваемая логическим мышлением реальность: “жизнь - это не загадка, которая должна быть решена, она - тайна, которая должна быть пережита” (Ошо, “Ни воды, ни луны”);
· попытки объяснить человека, общество, смысл бытия средствами рассудочного мышления свидетельствуют о безграничном самомнении “эго” и приводят человечество к чудовищным последствиям (религии, партии, войны);
· несравнимо важнее понятийного знания так называемое безмолвное знание (то, что в традиционной психологии называлось интуицией, подсознанием и чему “эго” отводил, естественно, подчиненное место);
· только отказавшись от словесных конвенций, от многочисленных оформленных в словесные клише культурных ограничителей человек возвращается к своему естеству и обретает подлинную свободу;
· непрерывный внутренний диалог - пожиратель энергии человека;
· в природе не существует прошлого и будущего, есть только непрерывное настоящее; жить переживаниями прошлого или муссированием прожектов будущего - значит находиться в пределах рассудочного интеллекта; реальная жизнь природы и человека как ее части - в настоящем, в непрерывном безмолвном оргазме со Вселенной; для продвижения к этому дон Хуан, в частности, предлагает такие приемы, как “избавление от чувства собственной важности”, “стирание личной истории”;
· природа едина, в ней все взаимосвязано и она не “понимает” разделения на субъекта и объекта, на объект и его окружение; такое течение потока жизни в дзене называется “дао”: “Истинное дао легко, надо только избегать осуществления выбора” (Лао-Цзы, “Книга о пути и силе”), ибо всякий выбор - это работа логического мышления.

Центральное место в обоих учениях занимают принцип и методики выключения внутреннего диалога. Медитация как понятие - не что иное, как “внутреннее безмолвие”, а многочисленные медитационные техники направлены на достижение такого состояния.
Вот такая модель. Осталось упомянуть, сколько сил потратил Лев в продвижении основополагающей идеи о конвенциональном, модельном характере отражения человеком физической реальности, и о том, сколько раз в наших с Корякиным семинарах Лев приближал нас к такой модели.
И последнее. Когда я читал книги Карлоса Кастанеды, образ дона Хуана постоянно вызывал во мне образ Льва Георгиевича.

Евгений Ксенчук
Новосибирск, август 1997 года
август 1998 года

Приложение

Карлос Кастанеда. Книга 3. Путешествие в Икстлэн

- Зачем ты все это делаешь для меня, дон Хуан? - спросил я. Он снял свою шляпу и почесал виски с разыгранным замешательством.
- Я имею уговор с тобой, - сказал он мягко. - у других людей есть такой же уговор с тобой. Когда-нибудь у тебя у самого будет такой уговор с другими. Скажем, что сейчас мой черед. Однажды я обнаружил, что, если я хочу быть охотником, достойным самоуважения, то я должен изменить свой образ жизни. Обычно я очень много хлюпал носом и жаловался. У меня были веские причины к тому, чтобы чувствовать себя обделенным. Я индеец, а с индейцами обращаются, как с собаками. Я ничего не мог сделать, чтобы исправить такое положение. Поэтому все, что мне оставалось, так это моя печаль. Но затем фортуна сжалилась надо мной, и некто научил меня охотиться. И я понял, что то, как я жил, не стоило того, чтобы жить... Поэтому я изменился.
- Но я счастлив своей жизнью, дон Хуан. Зачем я должен менять ее?
Он начал петь мексиканскую песню очень мягко, а затем стал мурлыкать ее мотив. Его голова покачивалась вверх и вниз, следуя ритму песни.
- Ты думаешь, что ты и я равны? - спросил он резким голосом.
Его вопрос застал меня врасплох. Я ощутил странное гудение в ушах, как если бы он действительно выкрикнул свои слова, чего он на самом деле не сделал. Однако в его голосе был металлический звук, который отозвался у меня в ушах.
Я поковырял в левом ухе мизинцем левой руки. Мои уши чесались все время, и я постоянно и нервно протирал их изнутри мизинцами. Эти движения были подрагиваниями моих рук целиком.
Дон Хуан следил за моими движениями с явной заинтересованностью.
- Ну... Равны мы? - спросил он.
- Конечно, мы равны, - сказал я.
В действительности, я оказывал снисхождение. Я чувствовал к нему очень большое тепло, несмотря на то, что временами я просто не знал, что с ним делать. И все же я держал в уголке своего мозга, хотя никогда и не произносил этого, веру в то, что я, будучи студентом университета, человеком цивилизованного западного мира, был выше, чем индеец.
- Нет, - сказал он спокойно. - мы не равны.
- Но почему же, мы действительно равны, - запротестовал я.
- Нет, - сказал он мягким голосом, - мы не равны. Я охотник и воин, а ты - паразит.
У меня челюсть отвисла. Я не мог поверить, что дон Хуан действительно сказал это. Я уронил записную книжку и оглушено уставился на него, а затем, конечно, я разъярился.
Он взглянул на меня спокойными и собранными глазами. Я отвел глаза, и затем он начал говорить. Он выражал свои слова ясно. Они текли гладко и смертельно. Он сказал, что я паразитирую за счет кого-либо другого. Он сказал, что я не сражаюсь в своих собственных битвах, но в битвах каких-то неизвестных людей, что я не хочу учиться о растениях или об охоте или о чем-нибудь еще, и что его мир точных поступков и чувств, и решений был бесконечно более эффективен, чем тот разболтанный идиотизм, который я называю "моя жизнь".
После того, как он окончил говорить, я был нем. Он говорил без агрессивности или недовольства, но с такой силой и в то же время с таким спокойствием, что я даже не сердился больше.
Мы молчали. Я чувствовал раздражение и не мог думать ни о чем и не мог ничего подходящего сказать. Я ждал, пока он нарушит тишину. Проходили часы. Дон Хуан постепенно становился неподвижным, пока его тело не приобрело странную, почти пугающую застывшесть. Его силуэт стало трудно различать по мере того, как темнело. И, наконец, когда стало совершенно темно вокруг нас, он слился с чернотой камней. его состояние неподвижности было таким полным, что, казалось, он не существует больше. Была уже полночь, когда я, наконец, понял, что он может и будет оставаться неподвижным в этой глуши в этих скалах, может быть, всегда, если ему так нужно. Его мир точных поступков и чувств и решений был действительно выше моего.
Я тихо дотронулся до его руки, и слезы полились у меня.