'Генерал вставал в 7 часов утра и тотчас появлялся в залу с толстым черешневым чубуком; вошедший незнакомец мог бы подумать, что проекты, соображения первой важности бродят у него в голове: так глубокомысленно курил он; но бродил один дым, и то не в голове, а около головы. Глубокомысленное курение продолжалось час. Алексей Абрамович все это время тихо ходил по зале, часто останавливаясь перед окном, в которое он превнимательно всматривался, щурил глава, морщил лоб, делал недовольную мину, даже кряхтел, но и это был такой же оптический обман, как вадумчивость. Управитель должен был в это время стоять у дверей, рядом с казачком. Окончив куренье, Алексей Абрамович обращался к управителю, брал у него из рук рапортичку и начинал его ругать не на живот, а на смерть, присовокупляя всякий раз, что "кончено, что он его знает, что он умеет учить мошенников и для примера справедливости отдаст его сына в солдаты, а его заставит ходить за птицами!" Выдали это мера нравственной гигиены вроде ежедневных обливаний холодной водой, - мера, посредством которой он поддерживал страх и повиновение своих вассалов, или просто патриархальная привычка - в обоих слу" чаях постоянство заслуживало похвалы. Управитель слушал отеческие наставления с безмолвным самоотвер-жением: слушать их казалось ему такою же существенною обязанностью, сопряженной с его должностью, как красть пшеницу и ячмень, сено и солому. "Ах ты разбойник! - кричал генерал. - Да тебя мало трех раз повесить!" - "Воля вашего превосходительства", - отвечал с величайшим спокойствием управитель и смотрел своими плутовскими глазами как-то косвенно вниз.' Каково?
|