Едем по деревне на телеге. Навоз везём на продажу. Душа просит опохмелиться.
За-а-апах. Но мы првыкши. Юрка в кучу навозную туесок со снедью воткнул. Чтоб суп
в кастрюльке не остыл. Куча горячая, парит. Я в неё как в диван итальянский вдавился.
Спину греет. Жарко. Даже в сон кидает. Не кажон день с подогревом лимузин подаётся
под тебя. Вот по городу бы продефлировать. Гаишники взятки запредлагались, лишь бы
не ездили. Я на постромки грю:
-Кузя. У тебя в городе дел никаких? А то я нонче свободный.
Да ишо достоинство то какое. Аж с сердцем плохо стало, как я себя круто
почувствовал. Вроде богатый алигар, едешь на лимузине ароматизированном. Людишки
безденежные сразу помельчали. Идут мимо, отворачиваются, видать стесняются своего
безденежья.
Догоняет нас Шоня-Лёца, электрик, с большим букетом роз. Однако с автобусной
остановки. Запрыгивает на телегу без разрешения.
-Здорово! Пацаны!
Мы переглянулись. Ни фига себе! С автобуса на лимузин. Ногами не шаркал. Так
он никогда свои ботинки не износит. Мы полчаса нагружали, а он бах в тепло бесплатно,
не потрудившись и балдеет.
- Шоня-Лёца ты чё? Сёдня же вербный выходной. Птица гнездо не вьёт, девки
причёски не плетут. Работать нельзя. А ты в город за цветами смотался. Видать не
спроста.
- Пацаны! Я дома три дня не ночевал. Вот подгодал к вербному, можа у Зинки на
меня рука не поднимется. У ней бить меня, вроде как работа. А сегодня работать нельзя.
И розы нам протягивает:
- Нате, понюхайте. Запах то какой благородный.
Кто бы мог представить, что сидим на зловонной куче и нюхаем розы. Да носы то
у всех с детства шлаками всякими забитые. С хорошими носами то, кто навоз возит? Но
понюхали все. Причём каждый отметил, что запах действительно благородный. Хотя после
вчерашней попойки всех трясёт и изжога доминирует над организмами.
- Шоня-Лёца. Ты от греха подальше шипы бы с роз по срезал.
- Да вы чё? Пацаны. Без шипов это не розы будут, а тюльпаны.
- Да не тюльпаны, а гвоздики.
- Да не гвоздики, а шалфеи.
- Каки шалфеи? Каки тюльпаны? Розы без шипов, что вилы без зубьев.
Перебрали всё, кто чё знал. С этим и подъехали к Шоня-Лёциной халупе.
Шоня-Лёца спрыгнул, пригнувшись, пробежал вдоль забора, перекрестился на
крыльце и зашёл. Мы стоим. Личная жизнь товарища нам не безразлична.
- Даю шесть рублей на чикушку, что уговорит языкастый. Бабы, они фишки
податливые. Сейчас с мужиками засуха. Где другого найдёшь? Если будет всё тихо,
значит Шоня-Лёца на кровати, талый грунт разрабатывает.
Сидим прислушиваемся. Юрка по «сотику» кому-то стамеску стучит, и так это
мудро изрекает:
- Это раньше секс был. Сейчас только прессами давятся. Восемь на поллитру, что
дверь с петель собьёт, выходя. Я с Мордоворотихой в школе в одном классе учился.
У неё лицо анусовидное, да и душа такая же.
С соседних домов потянулись люди, которым в прошлом году билетов в цирк не
досталось. Прицениваются к нашему навозу. А чё прицениваться? У них у каждого по
стайкам десятки тонн такого добра. Да ещё щупают, нюхают, в руках перетирают.
Дед Прохорыч пальцами заскорузлыми растёр, нам показывает:
- Не достаточно комбикормов в пойло закладывали. Не по норме. Такое говно
только на дачи продать, городским, которые не допонимают.
Бабка Фрося Петровна дак своё мнение высказала:
- Вы как олигары ноне, денгу некуды девать, мошна поди уже тугая?
А сама зенки свои лупит на окошки, зырк да зырк..Сколько раз замечал,
что у деревенских печень набита на бесплатное зрелище.
Вдруг стекольно звенит оконная рама. В проём вместе с битым стеклом вылетает
с креном на правый борт,тяжёлый табурет. На летящем табурете сидит Шоня-Лёца.
Вся морда в шипах, за ушами розочки. Изо рта крик:
- Ко-о-бра!!!
И в это время у Юрки звонит «сотик». У него когда звонит, играет свадебный
марш Мендельсона.
Я грю:
- Вот откуда Мендельсон свою музыку срисовал. Это надо же какой гений.
И звон стекла и Шонин полёт, и шипы, и розочки, всё в гамму свадебную представил.
Пустой оконный проём полностью заполняет Мордоворотиха. Она хоть и молодая,
а салом богатая уродилась.
- Сам Кобёр! Я тебе все ноги по выламываю!
«Шоня-Лёца» уже лёжа в полисадике задрал ноги, и с обидой.
- На-а! Лома-а-й!
Поворачивается в нашу сторону и со слезами на глазах:
- Пацаны! Вызывайте телевидение. Пусть народ нас рассудит.
Дед Прохорыч, который то же состоял в народе со сталинских времён, опёршись
на клюку, покачал головой и прошамкал:
- Фильм ужасов в полный рост.
Потом добавил:
- Куда смотрит Организация Объединённых Наций?
Петровна с открытой завистью.
- Имея таку мышцу, рази я б своего Митьку шестьдесят лет назад не угомонила?
Кузя во все глаза уставился на огромную Мордоворотиху и с не поддельным
удивлением:
- Как-о-ое тело пропадает!!
Шоня-Лёца перемахнув через полисадик, заскочил в телегу, нырнул в кучу навоза
и уже оттуда:
- Это не тело! Это лошадь Пра-аживальского.
Зинка-Мордоворотиха поперечину с частоколом даже не заметила. Штафетник
только карандашиками рассыпался. Кузя как «Но!!» не кричал, кобыла уставилась на свою
родственницу по фауне, так и шага не смогла сделать. Потому как гора сала с глазами
икс-икс-эль, со словами:
-Чё я вам тут буду? Cюськи-масюськи строить что ли?
Нехотя завалила телегу набок.
Лежим в навозе. Кузя в вожжах запутался. Юрка кастрюлю с супом спасает.
Я чувствую не только спина, но и живот горячими стали.
- Да ты чё? Зинуля! Мы то тут не при делах.
- Жалобу напишу Зинка на тебя. Жалобу в сельсовет.-
Простонал Юрик.- Всё, что нажито непосильным трудом!
- Какой сельсовет? На самый верх напишем! В «Лигу Защиты Евреев».
Это уже Кузя.
А мне тепло со всех сторон, в душе смех раздирает.
ПРОДАЛИ ГОВНО! ОПОХМЕЛИЛИСЬ!Ш
|
